Перейти к содержимому

Поэзия

День Победы

07.05.2015
К 70-летию Великой Победы

Русские поэты о Великой Отечественной войне


Михаил АНИЩЕНКО 

(1950-2012)

 

ПОБЕДА 

Необъятный простор мне отцом заповедан! 

На девятом листке не горит календарь. 

Вся Европа сжимается в слове «Победа», 

Как шагренева кожа, в дрожащую тварь.

 

Еще вынесет много обмана бумага, 

Еще бросят историю под ноги злу... 

Но проходит сквозь дыры победного флага 

Вся история мира, как нитка в иглу.

 

ДЕНЬ ПОБЕДЫ 

День Победы. Смертная тоска. 

Как вагон, Россию отцепили... 

Подменили даты и войска 

И героев павших подменили. 

 

Мир спасен. Америке — виват! 

Для России — водка и корыто. 

Что ты плачешь, маленький солдат, 

За проклятым Одером зарытый? 

 

Возрождайся, память, из обид 

Под сияньем воинского флага! 

Что Париж, Варшава и Мадрид, 

Что весь мир без взятия Рейхстага? 

 

Русский дом измазали смолой, 

Оплели лукавыми словами. 

Встань, солдат, над пеплом и золой, 

Посмотри в утраченное нами. 

 

Там, вдали, где праведники лбом 

Бьются в пол святого каземата, 

Спит Земля в сиянье голубом 

Под пилоткой русского солдата.

 

 

 

Михаил БОРИСОВ 

(1924-2010)

 

* * *

На фронте мы не думали о нервах –

Война кроила землю под погост,

А из траншей бойцы в шинелях серых,

Бывало, поднимались в полный рост.

Он так и встал

Однажды в сорок первом,

Мой командир, почти ровесник мой,

И поднял роту собственным примером

В последний и решительный наш бой.

Мой лейтенант, я видел краем глаза,

Как ты взлетел над бруствером:

– Вперед!

И показалось – перед нами сразу

Раздался вширь поникший небосвод.

Такой рывок губителен, во-первых,

Он, во-вторых, не легок и не прост...

Но за тобой

И мы в шинелях серых

Уже надежно встали во весь рост.

В те дни судьба не каждому светила.

Мой командир, тебе того рывка

Всего на шаг единственный хватило.

Всего на шаг... в грядущие века.

 

СТРОКА, ОБОРВАННАЯ ПУЛЕЙ...

Памяти В. Стрельченко

 

Не голова – пчелиный улей,

А вздох как стон издалека:

Строка, оборванная пулей, –

Не полновесная строка...

Но, истекающая кровью,

Она до боли дорога,

В ней пепелища Подмосковья,

Огнем крещенные снега.

И на нее, на вскрик поэта,

Пророка горестной земли,

В тот миг крылатая Победа

Уже откликнулась вдали.

 

* * * 

Я возвращаюсь всякий раз туда – 

В окопный быт, 

В обугленные дали, 

Где мы не так уж много и познали, 

Но без чего не вышли бы сюда. 

Тогда ни ночи не было, 

Ни дня, 

Тогда земля и небо цепенели, 

И мы нередко различали цели 

В пределах только сектора огня. 

Без выси, широты и глубины 

Казался мир в винтовочную прорезь. 

Он и сейчас спрессован, 

Словно совесть 

Мальчишек, не вернувшихся в войны.

 

 

 

Олег ДЕМЧЕНКО

(1953-2014)

 

* * *

Умер фронтовик в своей квартире

с холоду и голоду... Примерз

к полу... Вот такие вот картины,

вот такой диагноз и прогноз.

 

Все у нас давно поотбирали,

скоро будут воздух продавать!

Ветерана ломом отдирали,-

это легче, чем отогревать.

 

А метель мела на всю катушку.

нету сил в телеэкран смотреть:

шепелявит в микрофон старушка,

что надежда только лишь на смерть,

 

что в войну намного было легче,

что тогда не мерзла так страна...

Как ей объяснить, что нам на плечи

навалилась новая война?

 

Фронт незрим и мерзкий враг невидим,

мрет народ спокойно, без стрельбы.

Кажется, зимой, куда ни выйдешь, -

не сугробы всюду, а гробы.

 

Голосуйте, голосуйте, люди,

верьте в лохотроны и успех, 

только не забудьте, как в Усть-Куте* 

умер этот русский человек.

________

* Город в Иркутской области, где в 2003 г. произошел этот случай.

 

ПИСЬМО ВЕТЕРАНА

«Товарищ Сталин, если бы вы видели,

что сделали с великою страной

враги народа и вредители!

Такое даже не сравнить с войной!

 

Отторгнута треть лучшей территории, 

в Манхэттен превращается Москва,

про нас во все учебники истории

змеиным ядом вписаны слова.

 

Как после атомной бомбардировки,

промышленности сектор опустел,

и человек в промасленной спецовке

остался нынче как бы не у дел.

 

Сейчас в чести воры и спекулянты,

предатели теперь на высоте:

они все - расфуфыренные франты,

а мы живем в грязи и нищете.

 

Товарищ Сталин, нас осталось мало,

но прикажите - и нам хватит сил!

Отряхивая землю, генералы

на бой последний встанут из могил!»

 

Так ветеран писал… 

                             Куда же это

письмо отправить? Некому служить.

И приказал он, не вскрывать конверта

и в гроб его с ним вместе положить.

 

РУССКАЯ ЯБЛОНЯ

Степь повсюду голая

И на сотни вёрст

Лишь один бурьянище

В человечий рост.

 

Ни села, ни хутора

Не видать окрест,

Ну откуда яблоня

Среди этих мест?

 

Старая, горбатая,

Чёрные сучки, -

Одичало дерево

И плоды горьки.

 

Следопыты шустрые

Объяснили мне:

«Кто-то похоронен здесь 

в спешке на войне».

 

Засверкали заступы,

Кирки, топоры.

Кто прикопан наспех

Был тут до поры?

 

Оказалось – немец…

Шёл он без дорог

С надписью на медной

Бляхе: «С нами Бог!»

 

Шёл в рогатой каске

С верою в блицкриг.

Не услышал сам он

Свой предсмертный крик.

 

Вот держу я череп

С пулевой дырой.

Что же ты оскалился,

Доблестный герой?

 

Для отваги шнапса

С фляжки пригубил

И попутно яблоком

Русским закусил.

 

Знать, со зрелым семечком

Проглотил куски,

Из него и выросло 

Дерево тоски.

 

Посреди Европы

Надо, может быть,

Яблоню на память

Эту посадить.

 

Чтоб потомки рыцарей,

Родовых господ

Сморщились, отведав

Пораженья плод.

 

Чтоб сказали, вспомнив

Скорбные деньки:

«Яблоки раздора

до смерти горьки!»

 

СТАЛИНГРАДСКАЯ МЕТЕЛЬ

(Рассказ фронтовика)

1. 

Ревел мотор, полуторка дрожала.

Навстречу мёл зловещий снегопад.

Снегам конца не видно и начала –

Как отыскать дорогу в Сталинград?

 

Повсюду степь. На ощупь фары рыщут –

Среди снегов пытаются найти

Хоть колесо, хоть старое кладбище –

Какие-нибудь признаки пути.

 

Да где там! Всюду степь немая,

Повсюду мёртвый безответный снег…

А что вдали торчит, напоминая

Ряд придорожных странноватых вех?

 

Буран замёл следы дороги чисто,

Но мы туда рванули наугад,

А там… обледеневшие фашисты

Вдоль трассы всей навытяжку стоят.

 

Проедешь метров сто - и снова немец

Стоит в снегу по пояс, неживой…

Стрелял в солдат, насиловал он пленниц

Вот этот столб застывший верстовой.

 

Но, в плен попав, погиб он не от пули,

А от мороза одеревенел.

Его проезжие в сугроб воткнули

Заместо вехи – в том его удел.

 

Здесь гнали пленных, и они, как мухи,

Едва живые пО снегу ползли…

Толкали в спину вьюги-заварухи

Больных завоевателей земли.

 

Валились фрицы пленные в сугробы..

Немые немцы … Мертвецов парад…

Мела метель – уже без всякой злобы …

К живым мы пробирались в Сталинград.

 

2. 

Метель - по всей России!..

Эк, намело - по грудь!

Снега летят косые 

и некуда свернуть.

 

Гляди, собьются кони-

задаром сгинешь вдруг....

Как при Наполеоне,

снега свистят вокруг.

 

Снега летят, как стрелы,

как сонм стрибожьих стрел!

И ружья поржавели,

и порох отсырел!

 

Нет прежнего задора,

фанфар померкла медь.

Морозец гренадеров

дерет, как злой медведь.

 

До Франции едва ли

своей они дойдут -

сугробы их завалят,

их волки загрызут.

 

Их с честью не схоронят,

не примут небеса -

голодные вороны

им выклюют глаза!

 

А вслед за ними фрицы

разрозненной гурьбой

бредут, понурив лица,

дорогой древней той.

 

По всей Руси останки

разбросаны врагов.

Примерзли насмерть танки

среди немых снегов.

 

Бескрайняя Россия,

метель заносит путь, -

снега летят косые 

и некуда свернуть.

 

 

 

Николай ДМИТРИЕВ

(1953-2005)

 

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Просверлен майскими жуками,

Весенний вечер так пахуч!

Сижу на горке с мужиками,

Слежу за ходом низких туч.

 

Добыли лаской и нажимом,

Что жёнки прятали в чулке,

И вот походит каждый живо

На Стеньку Разина в челне.

 

Трепещут листья и побеги,

Собаки лают на селе,

Сегодня можно – День Победы,

Кто весел – тот навеселе.

 

Но трезво-трезво, близко-близко

В тумане, словно на весу,

Далекий лучик обелиска

У всех, как искорка в глазу.

 

И на мосту, в коровьей свите,

В тревожных гаснущих лучах,

Бычок совхозный, как Юпитер,

Несёт Европу на плечах.

1977

 

ПОДОЛЬСКИЕ КУРСАНТЫ. 1941 ГОД

От инея усаты,

На мёрзлый свой редут

Подольские курсанты

По улице идут.

 

Шинель из военторга

Куда как хороша!

От смертного восторга

Сжимается душа.

 

– Эй, девица в оконце,

Дай жизнь с тобой прожить!

Греть косточки на солнце,

О юности тужить.

 

Скользнуть одной судьбою

По линиям руки

И в детство впасть с тобою,

Как речка в родники.

 

Уткни меня в колени.

Роди меня назад!

Но – только на мгновенье:

Я все-таки курсант!

 

Нам не под плат Пречистой,

Не под её подол –

Под небо в дымке мглистой,

Под этот снежный дол.

 

Уж вы с другими мерьте

Огонь златых колец,

А мы напялим Смерти

Тот свадебный венец.

 

Зенитные орудья

Забыли про зенит.

Загадывать не будем,

В какой душе звенит.

 

Сейчас по фрицам вмажем,

Метнем возмездья кол

И – юными поляжем

Под этот снежный дол.

 

...Кремлёвские куранты

Звонят недобрый час.

Подольские курсанты,

Спасите сирых, нас!

2001

 

* * *

Когда на братскую могилу

Я приношу свою тоску,

Я думаю: а мы смогли бы

Вот так погибнуть за Москву?

 

Уже навек во тьме кромешной

Уткнуться в снеговую шаль?

Сорокалетней, многогрешной,

Угрюмой жизни – тоже жаль.

 

Смогли б, наверно. Но не скрою,

Что в бой ушли б с большой тоской:

Известно ль было тем героям

О куцей памяти людской?

 

И что Москву к ногам положат

Не трёхнедельным удальцам –

Бандитам, стриженным под ёжик,

Своим ворюгам и дельцам.

 

И всем самоновейшим ваням,

И тем, кто кормится при них,

Кто подплывает к изваяньям

С собачьих свадебок своих.

 

Стоят, косясь не без опаски

С иноплемённою душой.

Им те высоты – остров Пасхи

С культурой странной и чужой.

1995

 

ИОВ*

Толпа торопится под кров

К нескудной или скудной пище.

А на углу сидит ИОВ

На гноище и пепелище.

 

Клубится перекатный вал,

А у него заботы нету –

Он уголок отвоевал

Размером в рваную газету.

 

Глядит, портвейном укрощён,

Глазами, полными прощенья.

Удобно сложносокращён

Чиновным хамом в миг смущенья.

 

Воспалена ИОВа плоть,

Истлели все его именья.

И чудно так глядит Господь

На русское долготерпенье.

1996

* ИОВ – инвалид Отечественной войны

 

Анатолий ДРОЖЖИН

(1939-1994)

 

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Земля глядела скорбно с огорода,

корявая, без листьев и ветвей.

Любое потрясение народа

доходит непременно до детей.

 

Старались люди. 

На себе пахали,

отдав казне последнее взаймы,

а дети, умирая, опухали

и тоже были жертвами войны.

 

И даже дуб столетний 

спину горбил,

скрипел сухой листвой: 

не упасли, -

когда очередной 

квадратный гробик 

по одинокой улице несли.

 

С селом 

сближало кладбища 

соседство, 

особенно оно росло весной.

Не приведись вовек отныне 

детству 

родиться перед самою войной!

 

*** 

О память!

В этом благе и покое 

почаще взбудораживай мне грудь: 

напоминай 

про горюшко людское, 

про собственное горе не забудь.

 

Не зарастайте, даты, словно доты.

Разбитый мир.

Разбомбленный вагон.

Как бешеные выли самолёты, 

наш беженский штурмуя эшелон.

 

Стреляли стёкла, 

полыхали полки, 

тьма грохотала среди бела дня. 

И разлетались комья и осколки, 

и разбегались семья, семеня.

 

Со мною мама – в свежую воронку,

другой снаряд, сюда не угоди!

И под себя, как курица цыплёнка,

всё подгребала 

поплотней к груди…

 

О память!

Среди шума, среди гама 

верёвочкой былое не завей.

Отцы спасали Родину, 

а мамы 

спасали нас для Родины своей.

 

НАШИ МАТЕРИ

Кто взять Берлин, 

кто голову сложить -

мужья ушли на фронт за ротой рота. 

У вас была одна задача: 

жить 

во что бы то ни стало, - 

чтоб работать,

 

осилить беды, одолеть поля, 

фронты и накормить 

и обеспечить.

Тяжёлая ребристая земля 

сползла с китов 

и вам легла на плечи.

 

Мужья войну прогнали со двора - 

к победе путь 

пришлось крестами вышить.

Владела вами новая пора: 

работать и работать, - 

чтобы выжить.

 

Вы думали о Родине, о нас, 

и судьбы наши стёрлись, как подошвы.

В земном поклоне 

заклинаем вас: 

живите, ненаглядные, подольше!

 

ПЛОЩАДЬ ПАРТИЗАН

Про Брянский лес звучит мотив, 

течёт горячих дней сказанье.

И, лица к свету обратив, 

на площадь вышли партизаны.

Усталый, непарадный вид!

Ведь столько выпало осилить, 

чтоб доказать, на чём стоит 

и стоит что страна Россия!

В рывке – стремительность штыка,

в лице – готовность насмерть драться, 

в руке – граната для врага, 

и для себя, чтоб в плен не даться.

Машины мчатся налегке,

и облака плывут куда-то; 

и смотрит женщина в платке, 

и смотрит русич бородатый, 

как по сердцам идёт мотив 

и как растут под солнцем дети.

Стоят герои, воплотив 

мгновенье жизни, смерти, мести.

У ног лежат цветы любви, 

и годы шаг чеканят гордо.

На площади эпоху битв,

как на ладони, держит город.

 

Егор ИСАЕВ

(1926—2013)

 

* * *

Вчера одна мне женщина сказала: 

«Вас на земле осталось очень мало, 

Фронтовиков». А я ей так ответил: 

«Да, мало нас, но мы ещё посветим 

Своими боевыми орденами 

И попоём, поплачем вместе с вами. 

А край придёт — посветим вам оттуда 

Бессмертным светом звёздного салюта».

 

СЕДОЙ АККОРДЕОН

За годом год идёт, идёт за вехой веха… 

И вдруг — как будто я свернул за угол века 

И замер вдруг на пересменке света: 

Передо мной она — сама Победа! — 

Сидит на стульчике у каменных ворот! 

Вокруг Москва торопится, снуёт, 

Гудят машины, плещется неон… 

А он, солдат, седой аккордеон, 

Кричит на все лады и ордена: 

Не забывайте, что была война!

 

* * * 

          Михаилу Алексееву 

Моё седое поколенье — 

Оно особого каленья, 

Особой выкладки и шага 

От Сталинграда до 

рейхстага. 

Мы — старики, но мы 

и дети, 

Мы и на том, и этом свете, 

А духом все мы — 

сталинградцы. 

Нам Богом велено: 

держаться!

 

* * * 

Спороть со Знамени Победы 

Наш серп и молот? 

Так ведь это 

Равно приказу срыть могилы 

Бойцов советской нашей силы. 

Позор вам, думские «вашбродь»! 

Пороть Сигуткина, пороть, 

Сняв генеральские штаны, 

На главной площади страны.

 

* * * 

            Юрию Бондареву 

То донимает боль в спине, 

То барахлит сердчишко… 

Держись! Ты дед — по седине, 

А по душе — мальчишка. 

Давно остыл последний бой 

В развалинах рейхстага, 

А честь бойца всегда с тобой, 

С тобой твоя присяга, 

Живи, солдат, пока живой, 

Не остывай на марше. 

Салют тебе, наш рядовой! 

Ура тебе, наш маршал!

 

ПРОСЬБА ВЕТЕРАНОВ 

Площадь наша Красная, порадуй 

Молодым лицом своих парадов, 

Превеликой памятью повей 

С наших вечно фронтовых полей 

И позволь нам встать, хоть мы и деды, 

В караул у Знамени Победы.

 

 Юрий КУЗНЕЦОВ

(1941-2003)

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Шёл отец, шёл отец невредим 

Через минное поле. 

Превратился в клубящийся дым - 

Ни могилы, ни боли.

 

Мама, мама, война не вернёт... 

Не гляди на дорогу. 

Столб крутящейся пыли идёт 

Через поле к порогу.

 

Словно машет из пыли рука, 

Светят очи живые. 

Шевелятся открытки на дне сундука - 

Фронтовые.

 

Всякий раз, когда мать его ждёт, - 

Через поле и пашню 

Столб клубящейся пыли бредёт, 

Одинокий и страшный. 

1972

 

ГИМНАСТЁРКА

Солдат оставил тишине 

Жену и малого ребёнка 

И отличился на войне... 

Как известила похоронка.

 

Зачем напрасные слова 

И утешение пустое? 

Она вдова, она вдова... 

Отдайте женщине земное!

 

И командиры на войне 

Такие письма получали: 

«Хоть что-нибудь верните мне...» 

И гимнастёрку ей прислали.

 

Она вдыхала дым живой, 

К угрюмым складкам прижималась, 

Она опять была женой. 

Как часто это повторялось!

 

Годами снился этот дым, 

Она дышала этим дымом - 

И ядовитым, и родным, 

Уже почти неуловимым...

 

...Хозяйка юная вошла. 

Пока старуха вспоминала, 

Углы от пыли обмела 

И - гимнастёрку постирала.

 

 Владимир ЛАНГУЕВ

(1933-2012)

 

***

Провонявший порохом,

Небритый,

С розоватым шрамом вдоль лица,

Прибыл я с войны незнаменитой

И попал в объятия отца,

И лилось вино.

Шкворчало сало.

И расспросы. Так уж повелось...

"Значит и тебя она достала?

И тебе испробовать пришлось?.."

Но развеял грусть, ещё могучий

И любимый, дед Затонский мой:

"Ты бы не расстраивался, внучек,

главное – вернулся...

И живой!"

И за Волгу угоняя эхо,

Грянули про Стеньку, обнялись:

Порт-артурец,

Сокрушитель рейха,

Воин-интернационалист.

 

У ВЛАДИМИРКИ НА ГОСПИТАЛЬНОМ ПОГОСТЕ

У Владимирки на госпитальном погосте,

где шоссе от машинного гула дрожит,

и куда, что ни год, прихожу я, как в гости,

под плитою могильною воин лежит.

Ты, горящий желаньем пройти поскорее,

не спеши, на минуту замедли свой путь.

Здесь лежит капитан, командир батареи,

за Россию под Курском подставивший грудь.

Помнят разве что старцы, да эта обитель,

да в лазоревой выси недремлющий бог,

что не спас умиравшего ангел-хранитель,

знать длинна была очередь, вот и не смог...

Но, бывает, спадет над Владимиркой рокот

и на старом погосте опять ни души,

вдруг объявится в небе неузнанный кто-то

и крылами по кронам дерев прошуршит...

И заметит, огонь поднося к папиросе,

старикашка, из леса идущий с водой:

«Это ангел-хранитель прощения просит

у давно отлетевшей души молодой...»

 

* * *

Надежды спасительный лучик

вспорхнет и растает, как дым...

Да, опыт здесь нужен, но лучше

здесь все-таки быть молодым,

как этот радист наш у пульта

влюблен он и в трепете весь:

«А здорово, что катапульта

на этой конструкции есть...»

Мелькали деревни и села

за блистером ночью и днем...

Он был молодым и веселым,

как вечная память о нем...

 

 

Алексей ПРАСОЛОВ

(1930-1972)

 

*** 

Тревога военного лета. 

Опять подступает к глазам 

Шинельная серость рассвета, 

В осколочной оспе вокзал.

 

Спешат санитары с разгрузкой. 

По белому красным - кресты. 

Носилки пугающе узки, 

А простыни смертно чисты.

 

До жути короткое тело 

С тупыми обрубками рук 

Глядит из бинтов онемело 

На детский глазастый испуг.

 

Кладут и кладут их рядами, 

Сквозных от бескровья людей. 

Прими этот облик страданья 

Мальчишеской жизнью твоей.

 

Забудь про Светлова с Багрицким, 

Постигнув значенье креста, 

Романтику боя и риска 

В себе задуши навсегда!

 

Душа, ты так трудно боролась... 

И снова рвалась на вокзал, 

Где поезда воинский голос 

В далёкое зарево звал.

 

Не пряча от гневных сполохов 

Сведённого болью лица, 

Во всём открывалась эпоха 

Нам - детям её - до конца.

 

...Те дни, как заветы, в нас живы. 

И строгой не тронут души 

Ни правды крикливой надрывы, 

Ни пыл барабанящей лжи.

 

*** 

Когда прицельный полыхнул фугас 

Казалось, в этом взрывчатом огне 

Копился света яростный запас, 

Который в жизни причитался мне.

 

Но мерой, непосильною для глаз, 

Его плеснули весь в единый миг, 

И то, что видел я в последний раз, 

Горит в глазницах пепельных моих.

 

Теперь, когда иду среди людей, 

Подняв лицо, открытое лучу, 

То во вселенной выжженной моей 

Утраченное солнце я ищу.

 

По-своему печален я и рад, 

И с теми, чьи пресыщены глаза, 

Моя улыбка часто невпопад, 

Некстати непонятная слеза.

 

Я трогаю руками этот мир - 

Холодной гранью, линией живой 

Так нестерпимо памятен и мил, 

Он весь как будто вновь изваян мной.

 

Растёт, теснится, и вокруг меня 

Иные ритмы, ясные уму, 

И словно эту бесконечность дня 

Я отдал вам, себе оставив тьму.

 

И знать хочу у праведной черты, 

Где равновесье держит бытиё, 

Что я средь вас - лишь памятник беды, 

А не предвестник сумрачный её.

 

 

 

Михаил ТИМОШЕЧКИН

(1925 - 2013)

 

КОГДА ПОТРЕБУЕТСЯ СПРАВКА

Когда потребуется справка,

Я дать ее всегда готов:

Был отделенным — Бородавка

И слева по цепи — Петров.

Я вспоминаю, как во сне,

Как хлопцы на ходу курили

Одну закрутку на войне,

Пока еще живыми были.

Еще их немцы не побили

И в плен не взяли в западне...

Я некурящим был в цепи.

Неловко вылез из траншеи,

Втянул мальчишескую шею

Истал фигуркою в степи...

Мы шли повзводно и поротно

На пулеметы белым днем.

А залегали безрасчетно

Перед убийственным огнем.

О нет, я правды не нарушу

И не скажу наоборот —

Мне до сих пор пронзает душу:

«Вперед! Тимошечкин, вперед!»

 

* * *

...А я боялся на войне,

Чтоб сдуру в плен не захватили

И чтоб случайно не убили

От взвода где-то в стороне.

И в охраненье боевом

Чтоб след мой вдруг не затерялся,

Чтоб мертвым я не распластался

Пред торжествующим врагом...

 

АПРЕЛЬ

Стоял апрель.

Взбухали реки,

Жизнь пробуждалась ото сна.

Рождалась в каждом человеке

Одна великая весна.

Не перекликом журавлиным

Она была для нас близка, —

Гремел апрель, и шли к Берлину

Смертельно храбрые войска.

 

 Владислав АРТЁМОВ

 

НЕВЕСТА

Это было когда-то, а как будто вчера,

Полюбила солдата

Практикантка-сестра.

 

Он метался и бредил, и в бреду повторял:

«Мы с тобою уедем…»

А куда — не сказал.

 

Как-то так, между делом, объяснился он с ней —

«Ты мне нравишься в белом,

Будь невестой моей…»

 

И без слов, с полужеста, понимала она —

Что такое невеста,

Да почти что… жена!

 

Мир наполнился эхом, как пустынный вокзал,

Он однажды уехал,

А куда — не сказал…

 

И пошла по палате, ни жива, ни мертва,

В ярко-белом халате

Практикантка-сестра.

 

И кричала в дежурке: «Он не умер, он спит…»

И пила из мензурки

Неразбавленный спирт.

 

Невпопад и не к месту всё твердила она:

«Что такое невеста?

Да почти что… жена!»

 

 Владимир БАЛАЧАН

 

ВДОВЫ

Столы накрыты. Вдоволь

Закусок и вина.

Гуляют нынче вдовы

Все вместе, как одна.

Как в дни войны ходили

В колхозный огород…

Любили.

Проводили.

Простились у ворот.

 

И хлеб в снопы вязали.

И варежки вязали.

И хлеб на фронт – возами.

И варежки – на фронт.

 

Жизнь будто по ухабам

Неслась, как грузовик…

И матерятся бабы

И пляшут «под язык».

И пьют вино. И водка –

По маленькой на круг.

Поют: «Ой! Где залётка –

Мой закадычный друг?

Мой суженый, мой сокол,

Ты честно шел и жил,

В каком краю далеком

Ты голову сложил?»

 

А половицы – с хрустом, 

И держатся едва…

В любой деревне русской

Четвертая – вдова.

 

Гуляют вдовы вместе:

Так легче петь и пить…

Чтоб вдруг не разреветься,

Чтоб в голос не завыть.

1968

 

 Любовь БЕРЗИНА

 

ПАРАД

Колонны из людей,

                             из техники колонны

По площади плывут,

                             пронзая времена,

Из всех краев страны

                              сошлись они, бессонно,

И поступь их шагов

                               по всей  стране слышна.

 

Вот Жуков на коне

                              своим широким телом

Как памятник, вдавил

                               седло и стремена,

Вот Сталин мавзолей

                                попрал ногою смелой

Поскольку широка

                                и вздыблена страна.

 

Пред ними душ полки

                                проходят невредимо,

В шинельное сукно

                              затянуты тела,

Все на одно лицо,

                                и взгляд, скользящий мимо,

И словно львиный рык -

                                победное  "Ура!"

 

Их крик от стен Кремля,

                               как мячик, оттолкнется,

Стрелой через поля

                                и страны пролетит.

А что там под сукном,

                                 какое сердце бьется,

Зарыто в глубине,

                          и словно клад, лежит...

 

На марше все равны.

                         Сплоченным четким строем,

Качая ордена,

                     чеканят шаг полки.

 И здесь любой солдат

                            глядит орлом, героем,

И вражеский штандарт

                             копьем летит  с руки.

 

Вот падают у ног

                              добытые знамена,

Трофеев у солдат

                            запасы велики,

И, кажется,  вовек

                         не кончится колонна -

По площади идут

                         все новые полки.

 

Она красна, как кровь,

                             что отдана победе,

Над нею блеск звезды

                                   и клекоты орлов.

Вот только господин,

                            что нынче мимо едет

Уже не разглядит

                     шагающих рядов.

 

Они сквозь нас идут,

                        натянуты, как струны,

И напряжение их

                      засело в голове,

Мы с ними, как бойцы,

                      весной шагаем юной

По залитой дождем

                    торжественной Москве.

 

 

Николай БЕСЕДИН

 

СЫНОВНЯЯ ПАМЯТЬ

Я над белым молчанием Свири стою.

Что тревожит в разливе спокойного света

Даль полей, и деревья, и душу мою?

Что мольбой леденящей вплетается в лето?

Эта белая ночь до вершины полна

Ненавязчивым зовом и нежным и гордым.

И сжимает мне сердце сыновья вина

У безвестных могил сорок первого года.

Сколько раз заклинали забвением леса,

Сколько трав отцвело с той поры лихолетья,

Но по-прежнему смотрит глазами отца

Та деревня, где стал неподвластен он смерти,

Но вплетается в шорох бессонных осин

Тихий голос его, все зовущий кого-то.

Он идет бесконечной дорогой один,

По которой ушла вся стрелковая рота.

Я сажусь в поезда, к самолетам спешу,

Но встречаю всегда только белую заметь.

И тогда неприметной тропой ухожу

В ту страну, что хранит еще детская память.

Мне оттуда не видно еще ничего –

Ни войны, ни победы, ни звезд обелисков…

Там смеется отец, поднимая легко

Меня к самому небу, что сказочно близко.

Там рассветы летят безмятежно чисты,

Там еще наши матери, словно девчонки,

И еще для тетрадей готовят листы,

На которых напишут потом похоронки.

И когда я вернусь, через беды пройдя,

Через годы потерь и вселенское пламя,

Я увижу: стоит, ожидая меня,

У солдатской могилы сыновняя память.

 

СТАЛИН

Кому за это поклониться:

Судьбе, России, небесам?

Мелькают царственные лица

Подобно прожитым векам.

И среди разных в списке длинном

В двадцатом веке роковом

Стоит он грозным исполином

И верноподданным отцом.

В простой одежде, без отличий,

Погасшей трубкой жест скупой...

И свет державного величья

Над поседевшей головой.

Его с Россией обвенчали,

Продлится жизнь его доколь,

И венценосные печали,

И человеческая боль.

Его народ мечтал о небе,

Круша врагов, смущая плоть.

Он дал насущного нам хлеба -

Из Божьей житницы ломоть.

Его всеношная молитва

Звездой алеет в небесах.

Идёт невиданная битва

За царство светлое в сердцах.

И слово плавится от боли

И, мрак пронзая, рвётся ввысь.

Воскресни, сталинская воля!

И мудрость Сталина, явись!

Ещё не ночь, еще не поздно

Соединить две высоты:

На храме - крест,

                  на башнях - звёзды -

Две вековечные мечты.

 

 Александр БОБРОВ

 

ПОБЕДА ОСТАНЕТСЯ С НАМИ 

Просветляется в реках вода, 

Соловьи запевают по рощам. 

Этот праздник пребудет всегда 

Сокровенным – моим и всеобщим. 

  

Мы историю тоже творим, 

Если чувствуем, веруем, помним, 

Что в дозорах всегдашних стоим 

По холмам подмосковным и поймам. 

  

Мне припомнить дороги пора, 

Потому что в предчувствии новых 

На опушках взмывают с утра 

Белоснежные взрывы черёмух. 

  

Лепестки их ложатся, как снег, 

На остатки окопов углами 

По высотам, излучинам рек – 

На Москва-реке, Рузе и Ламе. 

  

Не сдавали солдаты высот 

И для новых атак воскресали. 

 Завтра кто-то из них – упадёт, 

Но пока ещё держится фронт, 

И Победа – останется с нами!

 

У ПАМЯНИКА БРАТУ-ГЕРОЮ

Весенние дожди 

           на северных просторах,

А в Лемболове густ сосновый аромат.

Но снег еще в лесу

И лед на тех озерах,

В которые с высот

           глядел мой старший брат.

 

Он до сих пор в пике...

Глаза земли прикрыты,

Но скоро синевой и светом полыхнут.

Припомнив судьбы тех, что были здесь убиты,

Все трудности свои

          я не сочту за труд.

 

Как много я прошел,

как радужно увидел,

Как часто жизнь моя

            безоблачно текла!

И если ранил я кого-то и обидел -

Да видит старший брат - конечно, не со зла.

 

Горящий самолет, сужающийся в точку,

К высокому зовет

             который год подряд...

Все чаще выхожу 

К озерам в одиночку,

Все пристальней гляжу,

Выдерживая взгляд.

 

БЕРЕЗЫ НА КРОВИ

Спал с рюкзаком в изголовье,

Шел и не верил глазам:

Сколько берез в Подмосковье

По боевым рубежам!

Здесь, где во имя столицы

В первую осень войны

Было приказано биться

Насмерть солдатам страны.

И на великом погосте

Многострадальной земли

Их побелевшие кости

Березами проросли.

Солнце скрывается в тучах

И пробивается вновь.

Ветви березок плакучих

Горько шумят про любовь.

Многие парни не знали

Даже о первой любви.

Встали под красное знамя…

 

Сколько берез на крови!

 

ПОД ДМИТРОВОМ

У Перемиловских высот,

Метель вовек не занесет

След 1-ой Армии ударной, 

Не сдавшейся и легендарной.

 

Ушел под снег сухой осот

И не победный путь коварный… 

Но Память 

        вновь меня спасет 

И взор согреет благодарный

У Перемиловских высот…

2006

 

 Виктор ВЕРСТАКОВ

 

ВОЙСКА НЕБЕСНОЙ ОБОРОНЫ

Святая русская держава

В кровавый дым погружена.

Её поруганная слава

Земному взгляду не видна.

 

Исполосованы знамёна.

Но над изменой и враньём

Войска небесной обороны

Ещё глядят на окоём.

 

Дом Богородицы, Россия,

Твои поля и города,

Враждебной отданные силе,

Горят от боли и стыда.

 

Полки, бригады, батальоны

Отгородились от своих.

Войска небесной обороны

Одни за мёртвых и живых.

 

И по невидимому следу,

Не преклоняя головы,

Святые ратники победы

Сойдут из вольной синевы.

 

И беззаконные законы

Не одолеют Русь, пока

Над нею держат оборону

Её небесные войска.

 

НАШИ ЗВЕЗДЫ И НАШИ КРЕСТЫ

Побелела звезда жестяная, 

И красны от закатов кресты. 

И витает печать неземная 

Над землею святой пустоты.

 

Стали черными белые кости, 

Стали черные кости черней, 

На забытом российском погосте 

Породнившись за тысячи дней.

 

Вся Россия - могилы, могилы, 

Пусть на них ни крестов уж, ни звезд. 

Неземная, незримая сила 

Указует священный погост.

 

Отчего же, скорбя над пустыней, 

Небеса высоки и чисты? 

Для чего же все зримее ныне 

Наши звезды и наши кресты?

 

Светлана ГОЛУБЕВА

 

9 МАЯ

Какая тишь! И так необорима

В рассветной неге дремлющая жизнь,

Как будто все снаряды были мимо,

Все мины до одной не взорвались,

 

И генералы живы и солдаты,

Все дети родились у матерей,

А если здесь и слышались раскаты,

То разве гроз, примчавшихся с морей.

 

Зарёй румянясь, в лепестках лежала,

Дыша малейшей гранулкой земной,

Такая жизнь, как будто не пропало

Из завершённых судеб ни одной.

 

 Анатолий ГРЕБНЕВ

 

БЕРЕГ ВЯТКИ. ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Не гадал, не знал, не ведал –

Знать судьба ведет меня:

Берег Вятки.

День Победы.

А вокруг – моя родня.

А вокруг - раздолье Вятки,

С водополья ветерок.

На костре бурлит стерлядка,

На мха моей двухрядки

Вспрыгнул рыбничек-пирог!

Пересчитывать не станем

Кто тут есть, кого тут нет:

Брат, племянники с братаном,

Дед за восемьдесят лет.

Я гармонь сниму с коленей:

- Ну, славяне, в добрый час!

Три солдатских поколенья

Тут сошлись, как на показ.

И за каждым – поле брани,

Всем досталось по войне:

Под Берлином дед был ранен.

Сын – в Афгане.

Внук – в Чечне.

Вдосталь всяк хлебнул-изведал

Лиха – каждый на своей.

- Ну, славяне, за Победу –

Шестьдесят сегодня ей!

Тем, кого не ждать обратно –

Поминальное вино.

За погибших третью, братья,

Стоя, как заведено…

О судьбе своей солдатской

Не болтай – таков зарок.

Но влетает – залихватский,

В говорок родимый вятский

Правды-матки матерок:

«Чудо-жизнь!

Да жить погано!

Без верховной сволочни

Что нам было до Афгана

Или долбанной Чечни?..»

Заведет другой – не с дуру! –

За родителей налив,

Про паденье Порт-артура,

Про Брусиловский прорыв.

Слышу я ради броженья

Голос брата своего: -

«Батя наш лежит под Ржевом.

Вот, давайте за него…»

Сладко родину проведать,

Сердце памятью пьяня.

Берег Вятки.

День Победы.

Разлюбезная родня!

 

*** 

          Владимиру Крупину 

Не в те ль времена Святослава 

В моем древнерусском краю 

Я вижу, 

Как мальчик кудрявый 

Бежит босиком по жнивью. 

Бескрайней подхваченный волей, 

Держа в узелочке обед, 

Бежит он по желтому полю, 

Которому тысячи лет. 

Известно уже мальчугану 

Зловещее слово — война. 

Отец его — 

В битве с врагами, 

Мать — в поле 

с темна до темна. 

Той давней, 

Но памятной яви 

Я, видно, забыть не смогу. 

Не я ли тот мальчик, 

Не я ли 

В страду к своей маме бегу? 

Не я ли тем августом ясным, 

Хоть ростом всего с полснопа, 

Стараюсь завязывать свясла 

И ставить снопы на попа. 

Не я ли, 

У дня на изломе, 

Колосья зажав в кулаке, 

Уснул в золотистом суслоне, 

Как в сказочном том теремке.

 

И мать, 

Моя матерь-Россия – 

Солдатка, 

горюха, 

вдова – 

Над будущим пахарем-сыном 

Склонилась в слезах у жнитва.

 

 Василий ДВОРЦОВ

 

(Отрывок из поэмы "Правый мир")

Земля горела... Мокрая земля,

Осенняя, остудная, пустая.

Познавшая ненужность урожая,

Нематеринской зряшностью боля…

От Дона к Волге по её груди

Катили, топали, ползли, летели,

В двенадцать языков взахлёб галдели

Язычеств древних новые вожди.

 

На тех же междуреченских холмах

Вновь для Руси-России перепутье:

Что Запад? Что Восток? – Везде, по сути,

Чужая кабала в желаньях и в умах.

Уйти иль устоять?.. Заклад стократ…

И вот сошлись, собрались миллионы,

Упёрлись лбами тьмы Армагеддона –

Настал твой час, Царицын-Сталинград!

 

Час вне часов – он как последний вдох.

Пять месяцев, то пыль, то снег вздымая,

С холма Мегиддо на курган Мамая

Сходила злоба браней всех эпох.

Сводилась лютость древних упырей,

Чтоб ей сгореть в огне упорной веры –

Алтарь войны – алтарь любви без меры,

Нет на земле святее алтарей.

 

Нет в свете более любви, чем та,

Что за своих друзей теряет душу.

Она весь мир собой несёт и дюжит:

Солдата смерть есть исповедь Христа.

А тем, кого призвали в судный бой,

Кому досталось самой полной чашей

Черпнуть, глотнуть от ярости кипящей,

Но выжить – тем не жить собой…

 

Два миллиона улеглось во рвах,

В окопах, блиндажах, воронках,

В траншеях братских… Чьи-то похоронки

Доныне шевелят сиротский страх.

Два миллиона… ровно пополам

Разделены не кровью, а идейно:

Налево – царство расы безраздельно,

Направо – мера счастья по делам.

 

 

Николай ДЕНИСОВ

 

ТРОЙНАЯ УХА

С кинохроники об этом

До сих пор не снят запрет

Снег лежал еще по пояс.

Ход снижал курьерский поезд.

Волки выли на луну.

Враг проигрывал войну.

Кипятком парили краны.

И с прищуром небольшим

Разбирал боец охраны

Надпись: "Станция Ишим".

Встал курьерский.

Смолкли стуки.

Тихо, глухо, как в воде.

Будь шпион какой, от скуки

Сдался бы НКВД.

От колес мазутный запах.

Паровозной топки зной.

Нелогично, не на запад,

Будто барс на мягких лапах,

Поезд следовал ночной.

На восток шел. Свет зеленый

Не чинил ему допрос.

Может быть, в укрепрайоны

Генералов важных вез.

Шел на Тихий, тьму пронзая

До черты береговой,

Самураю намекая,

Чтобы плыл к себе домой.

Вот дымком пахнул угарным,

Вот застопорил стоп-кран,

Отпугнув на двор товарный

Стайку инопланетян.

 

Вышли трое без огласки.

Первый, тощий, был в коляске,

В макинтоше выходном,

В пледе теплом, шерстяном.

Поплотней - премьер британский,

А при нем - коньяк армянский.

Распечатал, чуть отпил.

И - сигарой закоптил.

Третий был в простом, не чинном,

Полушубчике овчинном

Сверху маршальских погон,

От простуды утеплен.

На перроне в горстке света

Стыл гонец из сельсовета -

В конармейском шлеме дед.

С кинохроники об этом

До сих пор не снят запрет.

 

Под Берлином шли сраженья,

Трудно русский немца бил.

Но побьет же... Предложенье

Дед-гонец и возгласил.

На гражданской конник стойкий,

Тут же - консул от сохи,

Дед позвал Большую тройку

Похлебать в селе ухи.

Жизнь скудна, мол, но, однако,

Есть достаточный карась!

И Верховный добрым знаком

Пыхнул трубкой: "Действуй, власть!"

Быть сему! И тронул конный,

С пересвистом - в гриву, в хвост! -

После Ялты напряженной,

На победу заряженный,

Государственный обоз.

 

Санный полос пел морозно,

Дед все правильно смудрил:

Впереди "Фордзон" колесный,

Как небес архангел грозный,

В Окунево след торил.

Широко снега лежали,

Без путей и без дорог.

А в селе столы сдвигали.

В кумачовом клубном зале

Ароматный плыл парок.

Мало мест. Доску полатей

Притащили - не беда.

Тетя Катя - на подхвате,

Дед при шлеме - тамада.

Самовар, как жар, пылая,

За кулисами пыхтел.

"Широка страна родная!" -

Патефон гвардейский пел.

Будто пахарь за сохою,

Рузвельт, справившись с ухою,

С утлых плеч стряхнув озноб,

Промакнул платочком лоб.

Карася поел. Икорки

Слабо вилкой ковырнул.

Может вспомнил о Нью-Йорке,

Тайно на руки подул.

Ну, а вождь, спаситель мира,

Сталин наш - наоборот

Растегнул крючки мундира,

Чем в восторг привел народ.

Поднял тост победы близкой:

"Победим!" - сказал тепло.

Тут уж Черчилль принял виски,

Раз, другой глотнул. Пошло!

Ни гордыню-грусть-тревогу

В питие топил премьер.

Заглушал, быть может, злобу,

Что таил к СССР.

 

Малыши вовсю галдели.

Удалось меж ног пролезть.

Бабы те "Катюшу" пели,

Кони всласть овсом хрустели, -

Где он добыт был? Бог весть!

Пел народ. А боль пылала,

Глубока она была.

Никого не миновала,

Ни одной семьи села.

Ждали мира, как проталин,

Выйдет срок! Каким придет?

Лишь догадывался Сталин,

Дальше видел наперед:

Будет Трумэн, Хиросима,

Съезд 20-й, Целина, 

Подлый Фултон, сдача Крыма,

И берлинская стена.

Будет мир, в боях спасенный,

Будет хлеб - родят поля.

Будут вражьих орд знамёна

В адских корчах у Кремля...

Тут и кончим... Проводили

Глав держав - без шума-пыли!

Случай был. И он во мгле, -

В том далёком феврале.

2015

 

 Валентина ЕРОФЕЕВА-ТВЕРСКАЯ

 

СОЛДАТСКАЯ ВДОВА 

Перебрала пожитки в тишине,

Накопленные за десятилетья.

Ютится серый голубь на окне,

В немилости продрогнувшего лета.

Не скрипнет дверь, не зазвенят ключи,

И никому не приготовить ужин…

Нахохлившийся голубь, не молчи!

В урочный час ей собеседник нужен.

 

…Июнь парил, шелками разодет,

И в гнёздах подрастали сорочата.

Фата на стуле, на столе букет –

Но нарядили жениха в солдаты…

 

Как писем-треугольничков ждала!

Как целовала их, как голосила…

Все самые важнейшие слова

И мысленно, и вслух произносила.

Ходила в храм, надеясь горячо,

И неумело Господа молила, –

Скорей уткнуться в милое плечо…

 

Ждала всегда! Извёстку разводила,

Белила печь, носила воду в дом…

До одури работала в колхозе…

Но, даже одержимая трудом

Она цвела в жару и на морозе.

Но почтальон, однажды подойдя,

В глаза не глядя, протянул конверт ей.

И закружилась матушка-земля

В чудовищно бессмысленном конвейере…

 

Давным-давно окончена война,

Давным-давно поблёкла похоронка, 

В уютном доме бродит тишина,

А здесь мечтали слышать смех ребёнка. 

Воспоминаний многолетних пласт

Могильным камнем придавил ей душу…

…А голубю вдова свой хлеб отдаст –

Не зря же он её так долго слушал…

 

 *** 

(отрывок из поэмы)

…Не зови, не кричи,

всё равно не услышат…

Как дымок от печи,

голос льётся по крышам,

поднимается ввысь,

ударяясь о месяц…

Голос детский, кружись

над окраиной местной,

распугай вороньё,

что на яблоне старой

караулит жильё –

дом, сарай обветшалый.

Снегири на снегу 

словно капельки крови…

Что я вспомнить могу

кроме этого?! Кроме

горьких дней и ночей,

обнищанья и тягот,

что я стала ничьей,

что сомнения тянут

на глубокое дно.

И смыкая ресницы

снами, – всё об одном

каждой ночью мне снится:

на завалинке дед

в галифе офицерском,

в телогрейку одет,

кашель слышится резкий.

Раны хочет прогреть

он под солнышком ранним,

чтоб на вешней заре

Успокоились раны.

Горечь помнит душа,

Ей никак не забыться, –

Сколько деду дышать,

Будет полюшко снится,

Где железным дождём

Поливало пшеницу,

Где горело жнивьё,

Где пылали станицы.

Сам себе: «Виноват,

Что из пламени вышел…»

Среди сотен солдат

Посчастливилось – выжил.

В беспорядочной мгле

Госпитальные койки.

Больше нет на Земле

Ни Аркашки, ни Кольки…

Бой на Курской Дуге

Душу пламенем выжег.

…Воробей налегке

В небо взвился над крышей…

Дед цигаркой пыхтит

на войну обижаясь,

часто в небо глядит,

где зарница большая

льётся за горизонт

опоясавши небо…

Словно деда зовёт

ускользающий некто.

 

 

Георгий ЕШИМОВ

 

РОВЕСНИКИ ПОБЕД

Нынче грянуло ей шестьдесят,

Стала бабушкой мамка-Победа,

Но у правнуков очи блестят:

«Расскажи про Германию, деда!»

 

Он в пехоте служил рядовым,

Трижды ранен, имеет награды,

И домой возвратился живым

Под салютов цветных звездопады.

 

Про Берлин и горящий рейхстаг

Он расскажет, про мутную Шпрее,

Как в Тиргартене – оберст в крестах –

Немец выскочил… Дед был быстрее…

 

Они слышали это уже,

Но – мальцы, а, гляди, понимают:

Дед на огненной снова меже, –

Молодеет, когда вспоминает…

 

И опять под рукой автомат,

Как на штрассе той – Унтер-ден-Линден, –

А в окне яркий девичий взгляд:

Ненавидящий?

Робкий? –

Призывный…

 

Что меж ними там произошло? –

Никому не узнать, ну-тка, нишкни, -

Только дед, воротившись в село,

Пятилетку гулял, не женившись.

 

Телевизором он раздобрел,

Двадцать лет уже было Победе, –

Про Берлин передачи смотрел

Неотрывно на зависть соседям.

 

Рвался съездить хоть раз в Трептов-парк,

А колхоз на кого же оставить? 

Той весны неуёмный пожар 

Жег его совестливую память.

 

А теперь лет уже шестьдесят

Пролетело. И сын ли, дочурка, –

Юной страсти святой результат,

Коли был, постарел, – вот докука!

 

Кудри гладит своих правнучат,

«Черноглазые… – молвит с тоскою, –

Шестьдесят, ты гляди, шестьдесят…»

И качает седой головою.

 

А за окнами снова скворцы 

Тараторят – пернатые веды,

И горят золотые венцы

На героях Великой Победы.

2005 г.

 

 Николай ЗИНОВЬЕВ

 

ДЕНЬ ПОБЕДЫ 

 

Воспетый и в стихах, и в пьесах, 

Он, как отец к своим сынам, 

Уж много лет как на протезах — 

Что ни весна — приходит к нам. 

Он и страшнее, и прекрасней 

Всех отмечаемых годин. 

Один такой в России праздник. 

И слава Богу, что один.

 

*** 

Я своего совсем не помню деда, 

Но в этом вовсе не моя вина: 

Его взяла великая Победа, 

А если проще — отняла война. 

Мы с братом на него чуть-чуть похожи, 

И правнук тоже, хоть еще малыш. 

Совсем не помню деда я, но Боже, 

Кого в России этим удивишь?

 

 Александр ИВУШКИН

 

БАЛЛАДА О НЕЖЕЛАННОМ СЫНЕ

Немым укором ветер дул с Востока.

Бойцы шагали хмуро - ветру встреч.

А к вечеру в селенье одиноком

звучала немцев лающая речь.

 

Гуляла громко пьяная забава.

И женщину, 

приставив к горлу штык,

втащила в дом орущая орава,

потехи ради – «Тринкен унзер Зиг!..»

 

А чуткой ночью, часовых пугая,

шла по дороге к дому, вдоль села,

покачиваясь, тень полунагая

и смерть себе в помощники звала.

 

А по утру село ругало фрицев,

но были и другие на селе:

«…Уж лучше б этой сучке удавиться,

свою вину перехлестнув в петле!»

 

Но – чья вина,

уж коли есть такая?..

Округа в спорах встала на дыбы.

А может тех, кто сёла оставляя,

страну бросал на произвол судьбы?..

 

«Ужо настанут дни, - 

роптали люди. -

И надо ещё будет отвечать!..»

Вот и Россия залпами орудий

победный путь свой стала отмечать.

 

Уже война к Зееловским высотам

свои пути-дороги подвела.

А женщина пугливо, без охоты

супруга с фронта, словно суд, ждала.

 

Она-то знала, что понять не сможет

и не ждала прощенья от него.

Ведь сын рождён - 

войны на год моложе.

И на селе расскажут - от кого.

 

Доложат, озираясь воровато,

что носит по деревне мальчуган

фамилию советского солдата

и отчество – от имени Иван.

 

И потому, к груди прижав ребёнка,

она, рыдая, не свалилась с ног,

когда прочла на мужа похоронку,

а испустила облегчённый вздох.

 

И лишь потом – до боли исступленья! -

созналась, плача, что себе лгала.

Что вздох души – 

не подлость преступленья:

ждала ведь мужа, видит Бог, ждала.

 

И что детей ему бы нарожала,

как самая надёжная жена.

И что всю жизнь его бы обожала.

Скорей бы только кончилась война…

 

И что хулу народную просила:

не укоряй, мол, душу не тревожь.

И что пока дитя в себе носила,

хотела, чтоб на мужа был похож.

 

И что растёт он, словно отщепенец

в родимой стороне садов и хат,

где все его зовут заглазно: « Немец!..»

Как будто бы мальчонка виноват.

 

И что в лицо ей, может быть, не бросит

досадных слов обиженный юнец.

И что, взрослея, никогда не спросит:

«Скажи мне правду,

кто же мой отец?..»

 

И, может быть, груз непосилья скинув,

ей не придётся, как в холодном сне,

уклончиво бубнить чуть слышно сыну:

«Без вести где-то… канул на войне.»

 

Из цикла «Картинки детства»

 

ИГРА В ВОЙНУ

А в нашем детстве не было вины.

что слёз и бед военных не застали,

что на десятый год после война

в свою войну отчаянно играли.

 

В лесу за Ламой, где окопы - в ряд,

мы кучковались, гордости не пряча.

И, как взаправду, строили отряд,

и наступая, верили в удачу.

 

Послушно шли в разведку и в дозор,

и прятались под лапником ершистым.

Да вот беда – шёл постоянный спор:

никто не соглашался стать фашистом.

 

Никто не соглашался лезть в окоп

в немецких касках, 

чтобы за фрицев драться!..

И в жизни, как тогда, мы жили, чтоб

в продажной шкуре вдруг не оказаться.

 

ГОРЬКОЕ ЭХО

В окопах и подгнивших блиндажах,

на свежей пашне и по кромкам леса –

после войны, в нас не вселяя страх,

ещё живое пряталось железо.

 

Снега в апреле, стаявши на треть,

ручьями звонко по земле бежали

и дней военных брошенную смерть,

не весть зачем, повсюду обнажали.

 

Ах, как кипел наш боевой задор,

как волновал мальчишеские души!

Мы стаскивали мины на костёр,

и, в ямы спрыгнув, затыкали уши.

 

Кололся воздух - как врагам назло.

Мы ликовали: «Во, рвануло!.. Сила!»

Но так однажды вдруг не повезло:

троих из нас осколками скосило.

 

Прощальный плач у края тишины…

Но кто б посмел 

вину свалить на детства?

…Мы жили горькой памятью войны.

И от неё куда нам было деться?..

 

 

Екатерина КИРИЛОВА

 

ВАЛЬС НА ВОЙНЕ

Тишина, но страшная такая,

И не слышно шелеста травы...

Майский ветер, гладя и лаская,

Не спасает от ночной жары.

 

Вдруг... округа спавшая проснулась -

Ритмы танца разбудили тишь,

Солнце к полю боя прикоснулось,

И взлетел свободно в небо стриж...

Громко пела в блиндаже пластинка -

"Мирный" вальс звучал среди войны -

Отдыхали после поединка

Русские защитники страны -

Юные безусые мужчины -

Не у всех ещё был школьный бал...

Эшелон военной злой машины

Тех ребят на смерть завербовал.

Карандаш, клочок бумаги жёлтой,

Милой фотография в руке...

Пуля просвистела, как иголкой,

Рваный след оставив на щеке.

Быстро так... Никто и не заметил,

Как потух горячий взгляд бойца -

Паренька, что не пожил на свете,

И не ждал такого вот конца…

 

Полем боя смерть гуляет злая,

И кружится в вальсе тишина...

Жаль: мальчишка даже не узнает,

Что сегодня кончилась война.

 

 

Виктор КИРЮШИН

 

ПОБЕДИТЕЛЬ

Грязь месил,

В медсанбате срывал бинты,

Стали руки темней свинца…

Я не знаю,

Не знаю совсем, кто ты,-

Ни фамилии, ни лица.

 

Ведь Россия-мать велика собой,

У неё не счесть сыновей.

А случится бой: там солдат – любой.

Все одной семьи и кровей.

 

Тополя цвели, пели кочеты,

Но пришел июнь ледяной.

Сколько холмиков по обочинам

У тебя, солдат, за спиной!

 

От Москвы лежал в десяти верстах-

Всё равно своё наверстал!

Позади война, впереди рейхстаг.

Вся земля тебе – пьедестал.

 

ФРОНТОВИКИ

После медсанбатов и штрафбатов -

По своей вине и без вины -

Им уже давно не до дебатов

На погостах рухнувшей страны.

 

Памяти зияющие дыры

Не закроют речи и цветы…

Спят в земле бойцы и командиры,

Армии, дивизии, фронты.

 

Позади десанты и тараны,

Сталинград, днепровский рыжий ил.

А сегодня души их и раны

Лечит сам архангел Михаил.

 

Не они, а мы теперь во мраке,

Раз твердят не спьяну за столом -

Не добро и зло сошлись в атаке:

Это воевало зло со злом.

 

Жизнь воспринимая без идиллий,

Не хочу турусы городить…

Нас, детей и внуков, победили,

Их уже не смогут победить.

 

 Юрий КЛЮЧНИКОВ

 

МЫ ТЕБЯ ОТСТОИМ!

Край передний иную

наметил манеру рисунка,

поменяли регистры

октавы военной грозы —

по высотам сердец,

по лощинам и лужам рассудка

пролегает сегодня

зигзаг фронтовой полосы.

Мы в окопах еще,

мы в траншеях по самые плечи,

видно, день не настал,

видно, час наступать не пришел.

Словно мессеры кружат

чужие недобрые речи,

атакуя повсюду

притихший российский Глагол.

Ждали пуль и огня,

оголтелой пехоты и танков,

на прямую наводку

в туман приготовив стволы.

А отрава вползла

на позиции главные с флангов,

потому что мы сами

открыли отраве тылы.

Мы и это пройдем,

в эшелонах тройных перестроясь,

пусть нас кто-то хоронит,

пророчества нам — не в нови.

Мы тебя отстоим,

золотая славянская совесть,

наше русское сердце —

сияющий Спас на крови!

 

* * *

Ax, власть советская, твой час

Был ненадолго вписан в святцы.

Ты гнула и ломала нас,

Пришел и твой черед сломаться.

Бывало, на тебя ворчал,

Но не носил в кармане кукиш.

И поздно вышел на причал,

Что никакой ценой не купишь.

Когда сегодня Страшный Суд

Долги последние свершает,

А телевизионный шут

На торг всеобщий приглашает,

Я поминаю дух и прах

Отцов, которые без хлеба,

Отринув всякий Божий страх,

Как боги, штурмовали небо.

Не убивал и не убью,

Не принесу свидетельств ложных,

Но их по-прежнему люблю,

По-детски веривших, что можно

Через кровавые моря

Приплыть к земле без зла, без фальши.

Смешная, страшная моя,

Страна-ребенок, что же дальше?

1999

 

ПИСЬМО СВЯЩЕННИКУ

Вы Родине нашей вменили в вину

публично, с амвона, ни мало, ни много,

что страшную мы заслужили войну

за власть коммунистов, отвергшую Бога.

Ну что ж, и церковный, быть может, погром

в семнадцатом тоже был горьким лекарством

за несохранённый Синодом Покров

Святой Богородицы над государством.

Но я-то в стихах не виню никого

за нынешние и былые невзгоды,

нам вместе бы с вами вернуть торжество

священной весны сорок пятого года.

В ту пору связать нас сумела беда

сегодня же беды разводят в тумане.

Вы ждёте повинной? Примите тогда

за всех коммунистов

моё покаянье.

Простите, что манны не ждали с небес,

что, Бога не помня, творили молитву,

что строили вместо церквей Днепрогэс,

колхозы, метро, Комсомольск и Магнитку.

Что был, не мерещился классовый враг,

что с ним воевали, не прячась по затишкам,

что гибли за цвета кровавого флаг,

и верили батьке с усами — не батюшкам.

Но если вернётся на Родину Свет

и Знамя победное вновь будет поднято,

я верю — допишется в Новый Завет

апостольский грех большевистского подвига.

10 июня

 

22 ИЮНЯ

В тот самый длинный день,

в день ущемленья ночи

увёртливая тьма

готовила реванш.

Был верховод её

в своих расчётах точен, 

он всё предусмотрел, 

как извести славян.

Лишь не учёл их душ

безмерные просторы, 

безмолвие снегов,

загадочность болот.

Священная война!

Вошла ты в наши поры, 

как чудный элексир, 

как шпальный креозот.

Когда сегодня шут 

на голубом экране

твой пепел шевелит, 

тревожа наш покой, 

ему и невдомек, 

что он смертельно ранит

себя же самого

блудливою рукой.

Кусайте нас, шуты, 

нам очень нужно это -

разбуженный покой

и ненависть врагов.

Дождётесь от Руси

святого рикошета, 

разбудите в сердцах 

пригашенный огонь. 

22 июня 2013

 

ОНИ И МЫ

Нам их пиджак и неуклюж и тесен,

Их раздражает наш простор и вес…

Они не понимают наших песен, 

а мы их либеральный политес.

Нам скучен гвалт о пользе инвестиций, 

жар биржи не живёт у нас в крови.

Душа жива погоней за жар-птицей,

тоской по правде, братству и любви.

Мы греемся в аду мечтой о рае.

И это тоже непонятно им, 

как Русь до сей поры не умирает, 

как мы её безжалостно храним.

Мы будем жить доколе в русском поле 

родная песня излучает грусть 

и русская учительница в школе 

нам Пушкина читает наизусть.

 

 

Екатерина КОЗЫРЕВА

 

РУССКОМУ ВОИНСТВУ

Страшно досталось земное Крещение

Боголюбивому русскому воинству:

 

В огненной вы окрестились Купели

Политы собственной Кровью…

 

В подвиг державного их послушания

Бога молите о них, православные!

 

Господи! Вольные или невольные

Им прегрешенья прости!

 

Души врагов покори ненасытные,

Русь от лукавых избавь многочисленных,

 

Чтобы вернулось домой войско русское,

Славя Христа с Пресвятой Богородицей.

 

БОЕЦ РЯДОВОЙ

Стройным сияет парадом

Красная площадь с утра:

Люди в военных наградах

Кричат троекратно: Ура!

 

То дальше война, а то ближе,

Когда вдруг салют загремит,

И взмывшие голуби с крыши

Крылами поднимут зенит.

 

За ними взлетят самолёты

Над Русью и над Москвой,

И гулкие марши пехоты

Услышит боец рядовой

 

Родимую вспомнит Отчизну

Несломленный русский народ…

И, правя законную тризну,

Военную песню споёт.

 

 

Валентина КОРКИНА

 

ПИСЬМО С ФРОНТА

Над прошлым нашим ложь витает,

На свет и правду тень легла...

Но письма прадеда читает

С волненьем Катя МаршалА.

 

Нательным крестиком хранимый,

Их Пётр Андреич Лукичёв

С войны писал жене любимой,

Когда мечталось горячо

 

О долгожданном Дне Победы, 

О милом доме в три окна,

Где столько песен было спето,

Пока не грянула война.

 

Писал в затишье, меж боями:

"ЛидОк, милОк, скучаю, жди: 

Ведь наше будущее - с нами,

И наша встреча - впереди!"

 

Мечты о будущем, о встрече...

Увы, война не просто зла - 

Она жестОка...

 

Школьный вечер

В музее... 

Катя МаршалА

 

Письмо читает, трудно дышит.

И - как морозом - по спине!

 

...А Лукичёв

         всё пишет, пишет

Письмо домой, своей жене... 

 

P.S. Все имена и фамилии, а также 

строки из письма - подлинные.

Письма П. А. Лукичёва хранятся

в литературном музее курской

школы № 35, которую недавно окончила

правнучка фронтовика Катя МаршалА.

 

 

Валентина КОРОСТЕЛЁВА

 

СОЛДАТ 

Голубело  утро  раннее

Устоявшейся  весной, -

Как  вернулся  он,  израненный,

Искалеченный  войной,

 

Где  в  бою  не  дрогнул,  выстоял,

Славу  добрую  снискал...

Он  в  сенях  курил  неистово  -

К  новой  жизни  привыкал.

 

Как  назло,  лишь  беды  грезятся  -

Ну,  куда  теперь  без  ног?

Никого  к  себе  с  полмесяца

Подпустить  солдат  не  мог,

 

Даже  друга,  друга  Якова

(Вместе  вышло  воевать), -

И  жена  тихонько  плакала,

И  вздыхала  тяжко  мать.

 

Но  однажды... слышат  жители  -

У рассохшихся  ворот -

Запинаясь,  нерешительно,

С  хрипотцой  -  гармонь  поёт.

 

И,  чем  больше  было  алости

В  нарождавшейся  заре,

Тем  всё  больше  было  радости

В  разгоравшейся  игре.

 

А  гармонь,  сияя  планками,

Непростой  вела  рассказ,

И  хотя  порою  плакала,

Но  уже  в  последний  раз!

 

 

Владимир КОСТРОВ

 

ЭХО ВОЙНЫ

          Памяти Николая Старшинова

Встану рано и пойду в поле. 

Вот и солнышко встаёт – Божье око. 

Только пусто без тебя, Коля. 

Одиноко без тебя, одиноко. 

Видишь: белая парит в небе чайка. 

Тут к тебе бы постучаться в окошко. 

Где-то тихая поёт балалайка, 

С переборами играет гармошка. 

Посмотрю на небеса – воля, 

Глаз на землю опущу – доля, 

Поднимаю у мостков колья 

И живу я без тебя, Коля. 

По осоке я плыву и по лилиям, 

Впереди чиста вода – суходоны. 

И брусничная заря и малиновая 

По-над домом, где тебя нету дома. 

По заливчику летят цепью утки, 

На лугу любовно ржут кони. 

Да чего там, и в Москве, в переулке, 

Без тебя, как без себя, Коля. 

Горько, Коля, на Руси, очень горько. 

Всё, что сеяли отцы – всё смололи. 

Мне бы рядышком с тобой горку – 

Всё тебе бы рассказал, Коля. 

* * *

 

Мы - последние этого века, 

Мы великой надеждой больны. 

Мы - подснежники. 

Мы из-под снега, 

Сумасшедшего снега войны.

 

Доверяя словам и молитвам 

И не требуя блага взамен, 

Мы по битвам прошли, 

Как по бритвам, 

Так, что ноги в рубцах до колен.

 

И в конце прохрипим не проклятья - 

О любви разговор поведём. 

Мы последние века. 

Мы братья 

По ладони, пробитой гвоздём.

 

Время быстро идёт по маршруту, 

Бьют часы, отбивая года. 

И встречаемся мы на минуту, 

А прощаемся вот навсегда.

 

Так обнимемся. 

Путь наш недолог 

На виду у судьбы и страны. 

Мы - подснежники. 

Мы из-под ёлок, 

Мы - последняя нежность войны.

 

 Александр КУВАКИН

 

ПАМЯТИ МОЕГО ДЯДИ 

«Ваш сын красноармеец 

Лукин Николай Александрович,

1923 г.р., уроженец Воронежской обл., с. Грязи, 

находясь на фронте, пропал без вести 

15 февраля 1942 г.

при выполнении спецзадания по разведке.

Штаб 849 артиллерийского полка. 8 мая 1942 г.»

Из похоронки. Ленинградский фронт.

 

Красноармеец Николай Лукин

Шёл по войне, не замечая мин.

 

«Что нам война!» – друзьям он говорил.

И спирт водой ни в жизнь не разводил.

 

«Вот Волхов, – говорил, – вот Шлиссельбург.

За Ленинград их бьём, за Петербург».

 

А после оборачивал свой взгляд

В ту сторону, где отчий дом и сад,

 

Где мать с отцом да младших – братьев пять

И четверо сестёр – родная рать!

 

Глаза его влажнели на ветру.

«Нет, – он шептал. – Так просто не умру!»

 

И в боевых товарищах своих

Дух поднимал, читая древний стих

 

Про Куликовский бой, Бородино,

Про битвы, в сердце певшие давно.

 

И впереди немецкий наглый враг

Бойцам казался обращённым в прах.

 

Когда Лукин в разведку уходил,

На Сретенье пух снежный повалил.

 

Со Сретенья рукой подать – весна.

Весна – кругом. Была ли ты, война?

 

Восьмого мая в штабе артполка

Над похоронкой пели все века –

 

Красноармеец Николай Лукин

Стал в русском небе вечный русский сын.

 

 

 

Елена КУЗЬМИНА

 

***

      Один такой в России праздник…

                Николай Зиновьев

Стоят солдатиков колонны,

Грядёт торжественный момент.

На войско бравое влюблённо

С трибуны смотрит президент.

Ему ответив мощным рыком,

Чеканя шаг, пойдут войска.

Пойдёт играть, греметь музыка,

Что сердцу моему близка.

И всё бы ладно, всё бы славно,

Но кажется нездешним сном.

Переведу глаза с экрана,

И что же вижу за окном? – 

Чернеет здание казармы,

Молчит военный городок,

И след ушедших в Лету армий

Сметён с асфальтовых дорог.

На грязный плац собак кудлатых

Гулять выводит наш сосед.

Нога российского солдата

Здесь не ступала много лет.

Из окон видя по соседству

Казарм полусожжённый ряд,

Сыны мои, должно быть, с детства

Не смотрят праздничный парад.

Что сыновей корить за это?

Великой Родине верны

Остались русские поэты –

И флот, и армия страны.

Им дух предательства не ведом!

А потому я не тужу:

Я сыновьям про День Победы

Стихи Зиновьева твержу.

 

 

Александр ЛЮЛИН

 

ВОЕННЫЙ ПАРАД 7 НОЯБРЯ 1941 ГОДА

Москва. Красная площадь

Взрывая снег метельный, с ладонью у виска,

Будённый и Артемьев объехали войска.

Немеркнущая слава святых-сороковых!

Метели белый саван укутывает их…

 

Продрогшие вороны.

Морозная Москва.

Наркома обороны

Суровые слова.

 

С трибуны Мавзолея: не человек – кремень!

(А гроб, где мёртвый Ленин, был вывезен в Тюмень).

Апостольский характер! Подвигнется народ –

Неисчислимы рати Россия соберёт.

 

Бьют восемь раз куранты. Пурга. Штыки горят.

Кремлёвские курсанты идут – за рядом ряд;

Морские пехотинцы – как усмирённый гром:

Бушлаты, бескозырки, ботинки – флотский хром.

 

Сто двадцать раз в минуту печатают шаги

Единственным маршрутом – на фронт! – строевики.

А конницы! Тачанки (Доватор и Белов…)!

Грохочущие танки – солярка, рты стволов…-

 

Решительные лица,

Запретная тоска.

Столица ты, столица,

Царь-град ты наш – Москва!

 

 

Аркадий МАКАРОВ

 

У МОГИЛЫ НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА

      Дяде моему Макарову Ивану, пропавшему

       без вести в Великую Отечественную войну

Ты крепко спишь в земле столичной,

Покрытый Знаменем Страны,

У той державной и кирпичной,

У красной зубчатой стены.

 

Был стол широкий на поминках

От Сахалина до Карпат,

А ты лежал с ружьём в обнимку,

Не слышал почестей, солдат.

 

В глазах остался ужас боя.

И ты навек остался в нём…

Отдай, солдат, земле земное,

А дух смешается с огнём.

 

 

Эмма МЕНЬШИКОВА

 

ВЕТЕРАНЫ

Ветераны уходят в землю, 

Не сдавая своих позиций… 

Снова раненные под Ельней, 

Хрипло шепчут: – Сестра, водицы…

 

До рассвета не спят от боли,

О друзьях вспоминая павших.

А к утру по команде «К бою!»

Рвутся яростно в рукопашный…

 

Со штыками идут в атаку,

Упираясь во вражьи цепи,

Грозно бьются в кровавой схватке

За родные поля и степи….

 

Не в постелях – в сраженьях святых,

Захлебнувшись огнём свинцовым,

Умирают от ран солдаты

Под Смоленском и под Ростовом…

 

Сколько лет на переднем крае,

За Москву и за Курск воюют…

Кто-то в танке опять сгорает,

Кто-то в небе врага штурмует.

 

И в пылающем Сталинграде,

Как товарищи их когда-то,

Погибают Победы ради

Жизнь отдавшие ей солдаты…

 

Бьются насмерть в Орле и Бресте, 

Льнут под выстрелами к землице.

И уходят в иные веси,

Не сдавая своих позиций…

 

 

Надежда МИРОШНИЧЕНКО

 

ПОМНЮ

Чтоб мы о них могли писать сонеты,

Рожать детей и строить города,

Они легли, тоскуя, в землю эту.

В такую русскую, как никогда.

Отечество, твои отцы и братья

В Отечественной сгинули войне.

А матери свои порвали платья

Им на бинты, и на пелёнки мне.

 

Тогда не знают люди превосходства,

Когда одна Великая  Беда.

Моей страны всеобщее сиротство

Вошло в меня, хоть я не сирота.

Я помню, как соседки голосили

По всем солдатам, отданным Войне.

Как чёрный цвет на Родине носили.

На синеглазой русой стороне.

 

А белый цвет был и не нужен, вроде.

И лгали те щемящие слова:

«О, Русь моя! Жена моя!..» Выходит:

И не жена. Невеста да вдова.

А мальчики, не веря похоронкам.

Надеждою терзали матерей.

А женщины мечтали о ребёнке

В закостенелой нежности своей.

 

А мы, объяты гневом и печалью,

Мы, дети, в детях видели врага.

И девочка немецкая ночами

Спать из-за нашей мести не могла.

 

А нынче говорят: всё было зря.

Прости ты их, Родимая Земля.

 

 

Екатерина ПИОНТ

 

* * *

Дети сорок шестого

Раскиданы по земле.

Иголками возле стога,

Зарубками на стволе.

 

Мечта о них в бой поднимала.

Она подавляла страх.

На свете их очень мало…

Выношенных в отцах.

 

 

Николай РАЧКОВ

 

* * *

От Любани до Мги всё леса да болота

И суровый, до блеска стальной небосвод.

От Любани до Мги погибала пехота,

Понимая, что помощь уже не придёт.

 

«Где шестой батальон?.. Где четвёртая рота?..»

За спиной – Ленинград. Невозможен отход.

«Только насмерть стоять! Только насмерть, пехота!..» –

И стоит. И уже с рубежа не сойдёт.

 

Гимнастёрка намокла от крови и пота,

Израсходован в схватке последний патрон.

Но стоять, лейтенант! Не сдаваться, пехота!

Ты не станешь, не станешь добычей ворон.

 

Кто-то тонет, не сбросив с плеча пулемёта,

Кто-то лёгкие выхаркнул с тиной гнилой.

Вот она, сорок первого года пехота

Меж Любанью и Мгой, меж Любанью и Мгой.

 

В День Победы ты тихо пойди за ворота,

Ты услышь, как вдали раздаются шаги.

Это без вести павшая наша пехота

От Любани до Мги, от Любани до Мги…

ПОСЫЛКА

Он брал Берлин. Он там горел в броне.

С тех пор не раз осыпалась калина.

Не до него, несчастного, стране.

И вот ему посылка из Берлина.

 

«Зачем?» – переспросил людей солдат.

И губы опалила сигарета.

«Носки. Бельё. Тушёнка. Шоколад.

Ведь вы давно не видели всё это…»

 

И гневом исказился гордый лик.

Заплакал он 

и в землю что есть силы

Ударил костылём, и в тот же миг

Зашевелились братские могилы…

ИЖОРСКИЙ БАТАЛЬОН

Пусть на двоих одна винтовка

И каждый на счету патрон,

Пусть взяты Тосно и Поповка,– 

Вперёд, Ижорский батальон!

 

Снаряды всё плотней, всё ближе.

И снова враг ошеломлён:

В крови, в дыму, в болотной жиже

Стоит Ижорский батальон.

 

Не за рубли, не за награду,

Сдержав в груди предсмертный стон,

Стоит спиною к Ленинграду

Рабочий этот батальон.

 

Пускай потом, в уютном зале,

Кощунством дерзким упоён,

Прохвост кричит, что зря стояли…

Стоять, Ижорский батальон!

 

До сей поры врагов тревожит:

Он трижды выбит, разбомблён,

Его уж нет, да как он может

Стоять – Ижорский батальон?

 

Мы победили, Боже правый!

Склоните ниже шёлк знамён:

Под Колпином, в траншее ржавой

Стоит Ижорский батальон.

 

Россия! Я молю, родная,

Не забывай в пурге времён:

Тебя, тебя обороняя,

Стоит Ижорский батальон!

 

 

Андрей РУМЯНЦЕВ

 

СТАНЦИЯ ПРОЩАНИЯ

В ту зиму долгими ночами

Здесь паровозы не кричали.

 

От этих мерзлых стен полночных

К Москве, к Москве,

Под вой пурги,

В суровых эшелонах срочных

Везли сибирские полки.

 

И эта станция прощанья

Для наших близких той зимой

Сама казалась обещаньем

Беды

И гибели самой.

 

Но как спокойно и сурово

Приказ короткий звал солдат!

Как твердо в избы по сугробам

Шагали женщины назад!

 

Здесь, в тыловой глуши таежной,

Я понял детскою душой,

Что на земле седой, тревожной

Есть Долг,

Как Родина, большой.

 

Защитник мой, в снегах под Рузой

В сраженье пулей сбитый с ног,

Вернулся ль ты назад, безусый,

На станционный огонек?

 

Солдатка в темном полушалке,

Смогла ли ты сюда прийти

Встречать бойца на полустанке

В конце жестокого пути?

 

Я так хотел бы верить свято,

Что всех, ушедших в темь пурги,

Встречал родной перрон дощатый,

Он помнит давние шаги!

 

Но сорок семь солдат взяла

Война из моего села…

ЛЕШКА

Мы в поле шли искать саранки,

И Лешка в горестном кругу

Читал нам письма из Саратова,

А мы сидели ни гу-гу.

 

Его отец писал про госпиталь,

Где столько бед он перенес,

Что в снах мерещился погост ему,

Но он просил не тратить слез.

 

Из Лешки их никто б не выдавил.

Он только яростно моргал,

Просил, чтоб матери не выдали:

Он ей впервые в жизни лгал…

 

За Лешкой, тощим и нескладным,

Мы шли по пламени цветов

И рыли луковицы сладкие –

Голодный хлеб крутых годов.

 

А друг наш брал цветы у каждого,

Тяжелый набирал букет

Для матери –

Пусть ей покажется,

Что горя не было и нет!

 

Мать приходила поздно вечером.

И от дверного косяка

Смотрела, как цветы посвечивают

Огнем живого костерка,

 

И сына окликала тихо,

Садилась с ним, добра, светла.

И отступало бабье лихо

От лепесткового тепла!

 

…О День победы долгожданный!

Наш председатель, инвалид,

Участник той еще, Гражданской,

Схватил в избе своей берданку

И начал радостно палить.

 

Он клуб заставил вымыть, выбелить,

Собрал деревню в поздний час,

На всех три булки хлеба выделил

И чай устроил, общий чай.

 

И бабы, захмелев от чая,

От жизни той, что началась,

Плясали у столов отчаянно,

Рыдали за столами всласть!

 

Был с матерью наш друг старательный.

Решив, что в этот день пора,

Сказал он, что отца… в Саратове…

Укоротили доктора.

 

Она отпрянула, не веря,

Вскочила, мертвенно бела,

И боль ее толкнула в двери,

Слепую, к дому повела.

 

Наверно, так уж бабам нужно:

Когда беда – в своей избе

Поголосить над снимком мужниным

По женской горестной судьбе.

 

А сын пришел виновный, жалкий.

Но, ничего не говоря,

Она к груди его прижала,

Ласкала, тем благодаря,

 

Что он жалел ее и радовал,

Что, слабый, столько вынесть смог!

……………………………………….

А вскоре муж к ней из Саратова

Приехал без обеих ног.

 

СОЛДАТ

И возвратился фронтовик!

Он в дом вошел нетерпеливо,

И закружился дом счастливо,

И свет упал на половик!

 

Солдат был солнышком просвечен.

Он обнял,

Поднял,

Взял на плечи

Всех нас, кто был тогда в избе,

И так стоять остался, вечен

В моей мальчишеской судьбе!

 

 

Любовь РЫЖКОВА

 

***

                        Алексею Селичкину 

Я дочка русского солдата.

Зачем он воевал, скажи?

Затем, чтобы нынче воровато

сдавали наши рубежи?

 

Затем, чтобы земли продавали

и ублажали чужаков?

И те трактиры открывали

для наших русских «дураков»?

 

Чтоб этим зелием проклятым

Русь захлебнулась среди зол?

Но для того ли в сорок пятом

отец до Одера дошёл?

 

Я дочка русского солдата.

Зачем он воевал, скажи?

Затем, чтоб всё, что было свято,

тонуло в мерзости и лжи?

 

Затем, чтоб мужики спивались

и обезлюдела страна?

Чтобы медали обтрепались

и потускнели ордена?

 

Затем, чтоб побеждённый воин

тому, кто спас весь белый свет

и вечной почести достоин,

прислал в подарок сэконд хэнд?

 

Пиджак с плеча чужого фрица,

обноски бывшего врага...

Пусть от стыда сгорит столица,

коль ей страна не дорога.

 

Как хорошо – отец не дожил,

не испытал такой позор,

который я своею кожей

испытываю до сих пор.

 

За всех солдат – детей вчерашних,

их непокой и нищету,

за всех солдат – живых и павших, 

их оскорблённую мечту.

 

Я дочка русского солдата.

Зачем он воевал, скажи?

Затем, чтоб недруг жил богато,

а он лежал в зелёной ржи?

 

Затем, чтоб миллионы женщин

тянули одинокий воз?

Быть и не быть России вещей –

вот в чём вопрос.

2015

 

 

Ирина СЕМЁНОВА

 

Из поэмы"КОМАНДОР"

 

* * *

В реглане кожаном отец, 

Войны глобальные итоги, 

Почти блистательный конец 

Победной сталинской эпохи. 

Мне посчастливилось понять 

Её державное величье — 

Нам не взбрело бы изменять 

Европы ветхое обличье. 

Трусливый Мюнхен был не наш, 

Не наша брилась эскадрилья 

Перед броском через Ла-Манш, 

Валькирией расправив крылья. 

Так что же ставят нам в вину? 

Что наш народ многострадален? 

Что от антихриста страну 

Не без потерь очистил Сталин? 

Что он по-своему решил, 

Как взять на плечи груз монарха, 

И злые силы сокрушил, 

Вернув России патриарха? 

И что войне благодаря, 

Господней покорясь деснице, 

Стал после русского царя 

УДЕРЖИВАЮЩИМ границы? 

Всё то, что Сталин превозмог, 

Лишь дух превозмогает Божий, 

Он победитель — видит Бог! 

Лишь оклеветанный! 

Так что же? 

Ты хочешь новых палачей? 

И зря тебя, как от потопа, 

Спасли от газовых печей, 

Неблагодарная Европа? 

За весь новейший твой наряд 

Не дал бы стёртого червонца 

Великий бронзовый солдат, 

Что осквернён пятой чухонца. 

Имперской мощью был чреват 

Восторг победного парада, 

Вот в чём наш Сталин “виноват”, 

Вот в чём держава “виновата”!

 

 

 

Игорь ТЮЛЕНЕВ

 

ГЕОРГИЙ ЖУКОВ

Ты там, где Невский и Суворов,

В опале умерший кумир,

Взираешь с русских туч на мир,

Багровых от военных споров.

 

Твой верный конь в конюшне сдох,

Мундир в музее запылился...

Но как бы Там не отличился,

Обратно не отпустит Бог.

 

Там Михаил архистратиг,

Небесных Сил родоночальник.

Он скажет - Это мой напарник,

Он в жизни многое постиг.

 

Он взял Берлин и спас Москву,

Разбил врага под Сталинградом.

Здесь будет биться с вечным Гадом,

Не поздоровится тому...

 

И Жуков сам под русский стяг

Небесные полки поставит,

И нечисть всей земли заставит

Забиться в попранный рейхстаг.

 

И крикнет Родина: - Огонь! -

И грянут тысячи орудий...

Но это только детский сон.

Враг здесь. Не расслабляйтесь, люди.

 

В МОЁМ КАБИНЕТЕ 

На столе стоит товарищ Сталин -

Белый китель, чёрные усы.

Волею моей сюда поставлен

В блеске всей диктаторской красы.

 

Рядом фото, где Сергей Есенин,

Загрустивший под осенний свист,

В центре ваза - облаком сирени,

Чёрный черновик и белый лист.

 

...Смотрит на меня товарищ Сталин,

Оком государя каждый день,

Как на тигель для расплава стали,

А Есенин смотрит на сирень.

 

РЕПЕТИЦИЯ ПАРАДА ПОБЕДЫ

Из дворца литераторов

Катит орава.

Полночь. Тут по камням

Вдруг металл загремит.

Это наши войска

За часы до парада

Репетируют строй

И геройский свой вид.

Это наши торчат,

Словно гвозди по шляпку

В шлемофонах московских,

В уральской броне.

Мы хмельные глаголы

Хватаем в охапку

И бежим за колонной

К кремлёвской стене.

В день парада туда

Никого не подпустят,

Где партийнве бонзы

Советской страны.

И пока нас менты

В рог бараний не скрутят.

Мы досмотрим, досмотрим

Мальчишечьи сны.

Пусть гремят по столице

Имперские траки,

И ракеты

В сиянии лунном сквозят.

Пусть пугают

Раскормленных натовцев

Танки.

Марш вперёд!

Марш вперёд

И ни шагу назад.

 

ВЕТЕРАНУ

В ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Ты был обычным человеком.

У довоенной стороны…

Ты бил врага по всем сусекам,

Ты в люди вышел из войны.

 

Я с криком не ходил в атаку,

Не тряс заглохший автомат.

И не швырял в кровать баварку,

Когда был город с боем взят!

 

Я был рождён поздней, но всё же,

Что б там Хрущёв не говорил,

Я чувствую тот образ кожей,

Что под шинелью ты носил.

 

Ты нынче сам наш главный Праздник

От фрицев спасший дольний мир.

И маршал Жуков белый ратник

Раз в год тебя зовёт на пир!

 

Он ждёт с бокалом недопитым

Солдат вернувшихся с войны,

Молвой забвенья не убитых,

И вырванных из западни.

 

Вновь берег левый, берег правый,

Скрипит под русским сапогом.

И русская сияет слава 

Над белорусом и хохлом.

 

Над осетином и тунгусом -

Священной Курскою дугой!

Над Сталинградом и улусом,

И над Кронштадтскою шугой.

 

Рассвет над Вислою и Бугом.

Заря над Волгой и Днепром.

Враги, грядущие - с испугом,

Штык русский чуют под ребром!

 

А как тебя я уважаю, 

Все чувства в сердце не вместить… 

Ты должен, и я это знаю,

Под ропот восхищенья жить!

 

Увы, не все друзья живые –

Нерасторжима с ними связь!

Встаёт с колен твоя Россия,

Усердно Богу помолясь.

 

 

 

Геннадий ФРОЛОВ

 

НАКАНУНЕ ПАРАДА

(У памятника Пушкину)

И разные стояли люди, 

И наблюдали сотни глаз, 

Как зачехленные орудья, 

Качаясь, плыли мимо нас.

 

Как вырастали в мраке тайны, 

Как стадо мамонтов сопя, 

Самоуверенные танки, 

Тремя глазницами слепя.

 

Как в бликах мертвенного света, 

Не зная ни добра, ни зла, 

Изящно двигались ракеты, 

По-рыбьи вытянув тела.

 

Как проходили ряд за рядом 

Машины, полные солдат, - 

Как ты, и я, и все, кто рядом, 

Мы в этот миг дышали в лад.

 

Как мы смотрели в сумрак стылый, 

До боли стиснув кулаки, 

Когда со сдержанною силой 

Пред нами двигались полки.

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

Так я писал тому уж боле 

Лет двадцати. Но понял вдруг,

 

Что прославляю поневоле 

Коммунистический недуг.

 

Весь бред интернационала, 

Души растлившейся грехи! - 

И омерзительно мне стало: 

Я эти выбросил стихи.

 

Но вот сегодня на рассвете 

Открыл глаза и в тот же миг 

Нежданно вспомнил строки эти 

И вновь записываю их.

 

Нет, не в порыве жалкой лести 

Они мной были сложены. 

Я пел о доблести и чести 

Моей любви, моей страны.

 

Я пел о прежней громкой славе - 

И были помыслы чисты! - 

Стараясь сквозь гримасы яви 

Прозреть бессмертные черты.

 

И ныне, ставя к старым строфам 

Строфу за новою строфой, 

К Америкам или Европам 

Я обращаю голос свой.

 

Да, вы сейчас нам не грозите, - 

Но с похвалою на устах 

Вы к нам по-прежнему таите 

Все те же ненависть и страх.

 

Я знаю цену вашим дружбам 

И миротворческим словам. 

О, как - бессильным и недужным! - 

Вы аплодируете нам.

 

О, как сияют ваши лица, 

Как размягчаются черты, 

Когда сползаем мы к границам 

Времен Ивана Калиты.

 

Когда Россию рвут на части, 

Как штуку красного сукна, 

Народы, кои в час несчастья 

Спасла от гибели она.

 

За веком век, за сыном сына 

Она за них бросала в бой!

Еще застонет Украина 

Под католической пятой.

 

Среди удушливого дыма, 

Под грохот польских батарей - 

Лазурь захваченного Крыма 

Еще предстанет перед ней.

 

Еще балтийские народы 

Свой перед Русью вспомнят долг, 

Когда раздавит их свободы 

Тевтонца кованый сапог.

 

Еще с вождей грузинских чары 

Слетят, как ржавые листы, 

Когда обрушат янычары 

С церквей поруганных кресты.

 

Да, долгих семь десятилетий 

Мы все несли проклятья груз. 

Так что ж на брезжущем рассвете 

Вы рвете нити кровных уз?

 

Как будто бы безгрешны сами, 

На нас одних взвалили грех!

Иль тем виновны мы пред вами, 

Что пострадали больше всех?

 

Иль, может быть, в азарте мнится 

Вам всем, что из небытия 

Уже вовек не возродится, 

Не встанет родина моя?

 

Напрасны эти обольщенья!

Распад, сумятицу, разброд, 

И нищету, и униженья - 

Все русский вынесет народ.

 

Я говорю кавказским звездам, 

Я говорю якутским льдам, 

Что снова - рано или поздно! - 

Но мы еще вернемся к вам.

 

Не в ярости, не мести ради, 

А лишь на ваш призывный глас. 

Ибо не в силе Бог, а в правде, 

А правда Божия у нас!

 

И что мечтания Китая, 

Европ, Америк ли возня, - 

Когда воскреснет Русь Святая, 

Как птица Феникс из огня.

 

Все будет так, а не иначе. 

Мы вновь пойдем, коль грянет срок, 

На Запад умственный - и алчный, 

Жестокий, женственный Восток.

 

Снесем все беды, как сносили, 

Единым пламенем горя, 

За нашу веру, за Россию 

И православного царя!..

1967; 1992

 

 Светлана ЧУЛКОВА

 

* * *

Май, девятое, сорок пятый…

Что почувствовали тогда

Фронтовые друзья, солдаты?

Как победы зажглась звезда?

Кто-то плакал и пел от счастья,

Кто-то громко кричал: «УРА»!

Разрывая мехи на части,

На гармони боец играл!

В общем вихре сердцебиений

Всплеск и бег, и бессмертный танец –

Величайшее из единений,

Человеческий протуберанец…

…Дед мой просто осел под дерево

В невозможности осознать…

Сердце верило и не верило

В то, что больше не воевать;

В то, что жизни есть продолжение

С дорогими ему людьми,

В мире, в счастье,.. не в окружении,

Из которого с боем шли…

В разных странах и разных точках

О Победе узнали вы.

Долгожданной весны листочки

Укрывали воронки, рвы.

Только память пусть будет вечной

С благодарностью к тем, кто пал

В этой битве бесчеловечной,

Побеждая войны оскал.

С благодарностью к тем, кто выжил,

Защищая любимый край,

Смело, гордо и прямо вышел

В сорок пятом в победный май!

 

 

Валерий ХАТЮШИН

 

ВЕТЕРАНЫ 

И страны моей, и ваши раны

в большинстве своем заживлены.

И не шрамы ваши, ветераны,

не дают забыть вам той войны.

 

Мало вас, людей такого рода,

не из книг узнавших о войне,

ей отдали вы четыре года —

столько лет с ней видитесь во сне!

 

Столько лет вам снится все сначала:

что в разрухе, в голоде, в огне

та война,

как смертный вихрь, гуляла —

страшная — по молодой стране.

 

Вам доныне души обжигает

детский взгляд, который не забыть...

По ночам в холодный мрак ввергает

пепелище...

Муки — не избыть.

 

А героев, скажем откровенно,

нам не все известны имена.

Пули находили вас мгновенно,

до сих пор вас ищут ордена.

 

И еще сидят осколки возле

сердца, боль впитавшего сполна.

Жизнь делили вы на до и после,

до и после, посреди — война.

1985

 

ГЕРОЙ 

Он долго курил перед боем,

окутанный дымом седым...

Не трудно погибнуть героем,

труднее остаться живым.

 

Он понял, что мертвому — легче.

Он больше страдать не хотел.

Пронзая, рубя и калеча,

металл над землею свистел.

 

Устав от немого терпенья

на кровь и на муки смотреть,

решил он, что смерть — исцеленье

от горечи думать про смерть.

 

Тот лучшую долю изведал,

кто сгинул под вихрем свинца,

ведь там, за порогом победы,

страданью не будет конца...

 

Когда он поднялся в атаку,

то первым рванулся вперед,

бежал он, не чувствуя страху,

туда, где трещал пулемет.

 

Светясь как звезда, амбразура

волнующей силой влекла, 

но пуля — известная дура —

его ни одна не брала.

 

Разрывы кругом грохотали,

гася атакующий вал.

Но пули — его облетали,

сражая других наповал.

 

Когда он в последнем усилье

закрыл амбразуру собой,

то пули сквозь грудь — проходили,

не стал им помехой герой.

 

Не знал он, под пули бросаясь,

в надежде покой обрести,

что, смертью от жизни спасаясь,

живых невозможно спасти. 

1988

 

 Ольга ШМАКОВА

 

"ПТИЦА БУМАЖНАЯ"

Мать проснулась, виденьем разбужена:

Снилось - голубь стучится в окно.

Что-то тяжко на сердце натруженном...

Как встревоженно бьётся оно...

А наутро, из края где страшная

Бушевала, гремела война,

Прилетела вдруг птица бумажная

Прямо в руки к ней, явью из сна.

 

Бьётся птица в руках треугольная,

Строчек строгих качается строй...

Как прочесть их сквозь слёзы невольные? :

"Сын...погиб ваш...в бою, как герой."

 

"Ты зачем прилетела, проклятая?! - 

В крик рыдала несчастная мать,

Всё стараясь листочки измятые

К безутешному сердцу прижать.-

 

"Ты! Обрывок листочка тетрадного!

Хватит душу мне хищно клевать!

Я сыночка дождусь ненаглядного!

Жив он! Веру мою не отнять!

 

Разорву тебе крылья бумажные,

Что б в огонь их потом обронить!

Не могу я сыночка отважного

В своём сердце навек схоронить!..."

 

Отгремела война Всенародная.

Похоронка сгорела до тла.

Не пришёл сын...Но дитятко рОдное

Мать упрямо, до смерти ждала...

 

 

Александр ЩЕРБАКОВ

 

ДЕВЯТОГО МАЯ

Я знаю, что в сегодняшнее утро

Отец проснётся раньше, чем обычно,

Побреется с тройным одеколоном

И, сняв с гвоздя армейский старый китель,

Воинственно медалями блеснёт.

За завтраком нальёт стакан гранёный

Настойки той, что с осени берёг,

И потекут его рассказы-были,

Которыми богата память ран.

Вот партизан, в папахе с лентой красной,

Отец стоит у штаба на дозоре,

И, подходя к калитке, сам Щетинкин

Ему, как другу, руку подаёт...

А вот отец в Крыму, в степи сожжённой,

Прижав к груди винтовку, как ребёнка,

Ползёт вперёд, до боли стиснув зубы,

Под пересвистом врангелевских пуль…

А вот его без чувств, едва живого

Под Сталинградом через Волгу-реку

Переправляет незнакомый парень,

Чтобы в ближайший госпиталь отдать…

И, человек суровый и неробкий,

Отец заплачет тягостно и мокро

И станет сокрушённо удивляться

Тому, как смог остаться он в живых.

Потом закурит, по избе пройдётся,

Молодцевато ус седой подкрутит

И скажет бодро: «Да, несутся годы…

Но только у солдата порох сух.

И если что (не дай тому случиться) –

Ещё тряхну, ей-богу, стариной!»

 

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Я этот день подробно помню.

Я не знавал краснее дней.

Горели яркие попоны

На спинах праздничных коней.

Гармошки ухали басисто,

И ликовали голоса

Людские. Ветром норовистым

Их выносило за леса.

Качались шторы из бумаги

У нас в избе. Качался дым.

И в кадке ковш на пенной браге

Качался селезнем седым.

В тот день гудела вся округа.

Под сапогами грохал гром,

И пол поскрипывал упруго, 

И сотрясался старый дом.

В заслонку ложкой била шало

Варвара – конюха жена.

Мелькали юбки, полушалки,

Стаканы, лица, ордена.

А в стороне на лавке чинно

Курили едкий самосад

Деды и средних лет мужчины

Из тех, кому уж не плясать.

Тот с костылями, тот с протезом

Или с обвислым рукавом.

Их речь размеренно и трезво

Велась в масштабе мировом.

 

С печи, где валенки сушили,

Украдкой жадно слушал я,

Как вражью силу сокрушили

Соседи, братья и дядья.

И мне казалось, что я знаю

Свою и всех людей судьбу

И что проходит ось земная

Через отцовскую избу. 

 

Газета "Российский писатель"